Певица рассказала о разногласиях с экс-супругом, о неуверенности в себе и о своем самом главном страхе.
Недавно у поклонников Анны Седоковой появился еще один, помимо песен, клипов и телепроектов, повод для обсуждений: стало известно, что артистке приходится судиться с бывшим мужем, бизнесменом Максимом Чернявским, за право опеки над дочкой Моникой. Мы встретились с Аней, чтобы узнать, почему она так долго не рассказывала об этой проблеме. Но разговор начали со старшей дочери Алины, которая недавно вышла с мамой в свет и почти затмила ее.
«Хотела, чтобы дочь научилась зарабатывать сама»
— Аня, в светской хронике сейчас все чаще пишут про Алину, которой уже 13 лет. Каково это — быть мамой уже взрослой дочки?
— Вы знаете, я очень-очень счастлива. Хотя, скажу честно, я так и не поняла: когда она успела вырасти? Как у меня дочь оказалась такой взрослой? Мне часто говорят: «Ого, какая она у вас!» А я в этом время испытываю огромную гордость. Я вообще горжусь своими детьми. Конечно, мы, бывает, ругаемся с Алиной. Я, как и все мамы, настаиваю на том, что дети должны читать книги, больше заниматься, развиваться… Моя мама, кстати, тоже мне все это говорила. И я очень благодарна ей за то, что она в меня вкладывала. Мне кажется, я в своем детстве занималась практически во всех секциях, какие только существовали. В общем, теперь я точно так же попиливаю свою дочь (смеется).
— В чем это попиливание заключается?
— Говорю ей, что внешность — это не главное. И вообще это такая неважная штука. Гораздо важнее мозги и душа. А еще важно быть доброй. Поэтому, конечно, у нас идут постоянные баталии… Я была бы очень рада, если бы люди обращали внимание на ее внутренние качества. Если бы они поражали их точно так же, как и внешние.
— Вы росли в небогатой семье, всего добивались сами. Знаете, что такое безденежье, и наверняка цените то, что имеете сегодня. У ваших детей ситуация другая. Что вы делаете для того, чтобы Алина ценила все то, что имеет?
— Да, наша семья была небогатой. Мама — учительница, папы вообще не было… Я иногда пытаюсь объяснить что-то дочке и осознаю, что она меня не может понять. Алина не знает, что значит носить одни штаны с третьего по шестой класс. Не может понять, что мандаринки могут быть подарком от Деда Мороза на Новый год. И каково это — жить и ничего не есть, кроме сосисок. Вообще никогда! Потому что на другое не было ни времени, ни возможностей — мама все время работала и не могла готовить нам разносолы. Я даже не помню какую-то домашнюю еду у нас. Мама просто старалась нас прокормить. Сейчас моя дочь, безусловно, растет в других условиях. И я пытаюсь найти для нее какую-то другую мотивацию. Хотя это сложно. Безусловно, я стараюсь ограничивать ее в каких-то вещах, насколько это у меня получается. Рассказываю ей о том, как сложно порой зарабатываются деньги.
— У нее ведь уже был свой опыт заработка?
— Да. В какой-то момент я поняла, что Алине нужны свои деньги. Она доросла до этого. Но я бы не хотела, чтобы она у меня их просила. Понимаете? Меня почему-то очень расстраивал этот момент. Мне хотелось, чтобы она понимала, что их можно самостоятельно заработать. И вот предоставился такой случай. Когда мы участвовали в шоу «Вокруг света во время декрета» на СТС, Алина получала зарплату. Как-то раз она подошла ко мне и говорит: «Мамочка, тебе нужно отдохнуть. Поехали в отпуск, давай я оплачу часть номера из своей зарплаты». Конечно, я не взяла у нее деньги. Но мне было очень приятно, что она это предложила! А вообще я считаю, что у детей должны быть собственные деньги на карманные расходы, какой-то свой минимум, которым они могут распоряжаться сами.
— Дети звезд — это уже отдельная каста. Вы не боитесь, что Алина может стать представительницей так называемой золотой молодежи? Что делать для того, чтобы она не выросла девочкой-мажором?
— Сложный вопрос. Я не могу забрать у нее все вещи, чтобы она начала их ценить. Не могу перевести ее в школу на бандитской окраине города, где жила сама. То есть изначально наши дети формируются в других условиях. И да, я очень-очень боюсь, что Алина станет мажоркой. Это, пожалуй, мой самый главный страх. Но у нее есть сильный внутренний стержень. Я этим горжусь. И у нее очень хорошие друзья. Она не сходит с ума по брендам или дорогим вещам. Она умеет ценить простое. И как только я вижу хоть какие-то движения в «ту сторону», я тут же становлюсь серьезной. Даже ругаюсь с ней! Рассказываю, например, о том, что 10 тысяч рублей могут спасти жизнь ребенку. Поэтому их можно по-другому потратить.
— Подростковый возраст уже как-то ощущается? Как вы переживаете первые конфликты?
— Конечно, ощущается. Так, как ревела иногда из-за ссор с Алиной, из-за нашего недопонимания, я, наверное, не ревела ни из-за одного мужчины. Когда ты ссоришься с мужчиной, ты понимаешь, что он взрослый человек и он такой, какой есть. Но когда ругаешься с ребенком, ты понимаешь другую степень ответственности. Скажешь какое-то неловкое слово — и это потом может отразиться на будущем твоей дочери.
Вы знаете, что сейчас у меня трудная ситуация с Моникой. Но даже при таком раскладе никогда в жизни Моника не видела, чтобы я повышала голос в разговоре с ее папой. И этого никогда не будет. Это моя принципиальная позиция. Никогда не буду его обижать, ругать, потому что четко понимаю, что каждое мое негативное высказывание наносит удар по ребенку.
«Если в семье над вами издеваются, надо срочно бежать!»
— Скажите, а ваши родители ругались?
— Страшно! И именно из-за этого я выросла очень неуверенной в себе. Хотя вам, наверное, кажется, что это не так. Но у меня огромное количество комплексов и нет чувства защищенности, которое на самом деле очень важно для ребенка. Я сейчас очень много работаю над собой. Я признаю свои ошибки, много копаюсь в себе, изучаю прошлое, начинаю к нему по-другому относиться… Я больше не обижаюсь на папу, хотя раньше жила с обидой — считала, что он ушел и оставил меня. Сейчас пытаюсь понять: почему он так сделал?
У Алины ситуация еще сложнее! Когда она была малюткой, мы с ее папой развелись, Валентин ушел в другую семью (футболист Валентин Белькевич, первый муж Анны. — Ред.). И общение у них было очень сложное. Не знаю, из-за чего. А потом Валентин умер. И сейчас у Алины, безусловно, огромная дыра в душе. Она мне пишет: «Мамочка, у моих друзей в семье есть и папа, и мама. Мне так этого не хватает». И в этот момент я чувствую колоссальную боль! Просто я понимаю, что в этом моя вина. Возможно, я что-то сделала не так. С другой стороны, с папой Алины я иначе поступить тоже не могла…
— И к какому выводу вы пришли?
— Я считаю, что вне зависимости от наших сложных ситуаций, несмотря на ссоры, раздоры, взрослые игры, родители всегда должны максимально любить своего ребенка и отделять взрослые ссоры от детских ссор. Это главное. И нужно помнить, что каждое, даже маленькое словечко, брошенное в адрес ребенка, — типа «папа ушел из-за тебя» или «папа тебя не любит», — это огромная ошибка! И может быть, из-за этого в будущем будет разрушена еще одна семья.
— Мама растила вас одна. Вы сейчас тоже мать-одиночка. Как думаете, есть ли связь между вашим детством и взрослой жизнью? Может, вы повторяете судьбу мамы?
— Вы прямо предугадываете. Безусловно, связь есть. Хотя я только сейчас это стала понимать. Всегда почему-то считала, что лучше растить ребенка самой, чем в несчастливой семье. Тогда в силу детской травмы на меня наложился такой отпечаток. С другой стороны, клянусь вам, я всегда пыталась сохранить максимально теплые отношения с отцами своих детей. И, как бы ни завершился сейчас наш конфликт с Максимом (хотя не до конца уверена, что конфликт у нас именно с ним), я все равно буду каждый день говорить Монике, что у нее лучший папа в мире. Понимаете? Потому что мне этого никто не говорил. Маме было больно, и она говорила, что папа нас бросил. И возможно, именно поэтому я с таким недоверием отношусь к мужчинам, не умею прощать какие-то мелочи, которые стоит прощать. Но я работаю над собой. Очень хочу, чтобы все было хорошо. Это во-первых. А во-вторых, мне кажется, что мать-одиночка — это два взаимоисключающих слова. Они не могут стоять вместе, потому что, когда ты мама, ты уже никогда не можешь быть одинока.
— После того как вы рассказали о своей проблеме, о борьбе за Монику, что-то изменилось в лучшую сторону? И почему так долго молчали?
— Во-первых, я боялась что-то говорить. Девять месяцев находилась в каком-то аду, не побоюсь этого слова. Мне было до безумия страшно! Но люди уже не понимали, почему со мной все время нет Моники. Сейчас говорю это — и реву уже. Мне писали: «Ты бросила дочь! Ты отдала ее папе. Ты плохая мать»… А я не могла рассказать, что ситуация сложная, что так вышло. Хотя при этом мне хотелось кричать от боли! Было ощущение, что части твоего тела больше нет с тобой. Моника всегда была для меня абсолютным светом, любовью. Мне кажется, это самый нежный ребенок во Вселенной. И когда у тебя его забрали, а все вокруг еще кричат, что ты ужасная мать, — это страшно!
Однажды я давала интервью и у меня случился нервный срыв, я проговорилась. Потом еще был шанс остановить это интервью, не дать ему хода. Но я поняла, что больше не могу сдерживать ту боль, которая во мне. Иначе просто сойду с ума.
Стало ли лучше? Стало. Я вообще уверена, что молчать нельзя. Нужно что-то делать. Я создала группу в Telegram, где общаются девочки с похожими ситуациями. Делятся опытом, какими-то юридическими тонкостями, консультируют друг друга. И я понимаю, что столько ситуаций можно было предотвратить! Я делаю, что могу. Нужно говорить, не стоит замалчивать проблему и терпеть.
Когда мужчина говорит: «Ты глупая женщина» — это, наверное, можно и стерпеть, и простить. Но когда мужчина поднимает на тебя руку, когда издевается над детьми — тут ждать не надо!
— У вас был и такой опыт?
— К счастью, нет. Просто я много читаю и переживаю за девочек, которые живут так годами. Если над вами издеваются, надо срочно бежать и ни в коем случае не думать, что что-то изменится. Лучше не станет. Чтобы жизнь наладилась, нужно что-то делать. Терпеть и бесконечно прощать не стоит.
— Почему Максим пытается забрать ребенка? Это месть? Обида?
— Не знаю. Я до сих пор не нашла ответа на этот вопрос. А еще больше я не понимаю, куда уходит любовь? Знаете, у нас же были безумные чувства! Мы очень любили друг друга. Но в какой-то момент количество боли, которую люди причиняют друг другу, трансформирует эти чувства в ненависть, в желание обидеть и задеть. Та же история с алиментами, которые мне, возможно, придется платить на Монику. Когда я прочитала об этом, подумала: «Ну зачем все это?» Я зарабатываю, работаю. Я привыкла, что всегда сама содержу Алину. И в такой ситуации содержать двух, трех детей — не проблема. Понимаете? Я уверена, что, когда Бог дает ребенка, он дает и на ребенка. И я точно переживу все это. Мне не будет больно от того, что придется платить деньги на содержание дочери. Он или его адвокаты зачем-то решили унизить меня таким путем. Но неужели непонятно, что они таким образом унизили непосредственно самого Максима?
На каком вы сейчас этапе?
— В данный момент у нас идут переговоры по подписанию некой бумаги. Надеюсь, что этот кошмар однажды закончится… Для меня единственно ценным и важным является психологическое состояние моей дочки. Все остальное — ерунда.
— Как в основном проходит ваше общение с Моникой?
— Мы болтаем каждый день по телефону. Сейчас мы ожидаем, что история каким-то образом закончится. Надеюсь, что все будет хорошо и мы совсем скоро увидимся.
«Не смогу жить по общепринятым нормам»
— Давайте поговорим про вашего младшего сына Гектора. Каким он растет?
— Ну, Гектор у нас супермужчина. Абсолютный крепыш. Мускулистый. Очень добрый. Очень-очень сильный. Вы знаете, меня часто осуждали: «Ой! Нарожала!» Но мне кажется, что такую фразу может написать только женщина очень несчастная, которая никогда не испытывала счастья материнства. В тот момент, когда у тебя появляется ребенок, все другое меркнет. Это настоящее чудо! И как можно это критиковать?
Конечно, я отдаю себе отчет, что я живу не по стандартной схеме. И пожалуйста, не надо меня в нее запихивать. Я никогда не смогу жить так, как все, уже поздно. Лет с 16 я живу иначе. Понимаете? А может, даже с тринадцати, а то и с шести. Я не смогу жить по общепринятым законам или нормам. Я существую по-другому. И в тот момент, когда я перестала себя корить за это, я стала намного счастливее.
Мы все уникальные. Мы обладаем своим набором данных и качеств. И судьба к нам всем относится по-разному: к кому-то пожестче, к кому-то полегче. Кто-то чувствует себя защищенным, а кто-то нет. И я прошу: не судите меня за мой выбор. Он может быть ошибочным или нет, но он мой. И поверьте, расплачиваться за него я буду тоже исключительно сама.
До сих пор не нашла ответа на вопрос, почему Максим хочет забрать дочь…
— Какие качества вы бы хотели воспитать в Гекторе?
— Я уверена, что он даст Алине ту защиту, которой ей так не хватало. Мне, наверное, этого хотелось бы. Гектор — наш защитник.
— Вы сейчас в основном живете в Москве?
— Прямо сейчас я нахожусь в Киеве, записываю здесь альбом. Также я живу в Москве. И еще в Лос-Анджелесе. Получается, три места. Может быть, через три года я окажусь совсем в другой стране — кто знает? Хотя, когда у тебя трое детей, все это становится немного сложнее. Ты должен думать прежде всего о них, о школе и о том, чтобы дать им нормальную жизнь.
С другой стороны, мой годовалый сын побывал уже в 13 странах и видел столько всего! У него уже колоссальный опыт. Я знаю, что это важно для развития ребенка, не замыкать его в каких-то рамках. Гектор у нас уже болтает, он развитый мальчик. Свобода дает ему очень многое. Нужно показывать ребенку, что мир огромный и разный, что он не замыкается одним районом вокруг него. Я сейчас встречаю множество людей и все они говорят: «Мы бы тоже так хотели!»
— Расскажите о новом альбоме, который записываете. Когда премьера?
— Надеюсь, скоро. Он будет прекрасным (смеется). Недавно вышло мое новое провокационное видео на песню «Ни слова о нем». А за ним выйдет и весь альбом. В нем много нежности, любви. Вы знаете, что бы ни случилось в этой жизни, нужно любить. Любовь — это дар, который нам послан Богом. Поэтому верьте в Бога, любите ближнего своего и работайте. Мне кажется, что работа — это наше спасение.
cats